(персональная страница)
|
|
Гегельский Олег.
Гисматулин Марс.
Гуревич Константин.
Зырянова-Ронина Елена.
Исаева Елена.
Лапшин Владимир
Липатов Виктор.
Резник Илья.
Народная поэма «Мужик».
Ханыкова Людмила.
Сходились мы с тобой
Со всех дорог!
С калужской,
С тульской
И с воронежской.
Враги вставали
Вдоль и поперек,
Везде мешали нам неровности.
( Виктор Боков, сборник «Боковская осень»)
Не с обрезом под полой,
Не с пистолетом,
Не с дубиной
И не с топором, -
По большим
Дорогам
Бабьим летом
Шел писатель, всем грозя пером.
Враги вставали вдоль
И поперек.
Везде мерещились
Засады и неровности ...
А встречный люд
Бросался наутек
Звонить «03»
Об этой страшной новости.
Пером сверкая, грозен
И горяч,
Писатель скрылся
Средь дубов
И сосен...
Вздохнул устало
Поселковый врач:
- Опять настала «боковская осень»!
Я сам словарь!
Во мне Россия слов -
Речных, морских, проселочных,
озерных,
Они ко мне от плуга, от станков,
От воинов и даже беспризорных!
(Виктор Боков)
Я набирал запас
Словарный всюду:
В цеху, в казарме, в поле,
словно жнец.
Набравшись, я решил - Россией буду!
Иль Украиной, на худой конец.
И весь запас,
Что был внутри меня,
Облек в стихи и двинул
по Парнасам...
А там сказали: «Полная ... чечня!»
И грубо обозвали Гондурасом.
Из тупого Туполев
Не получится,
Если даже усердно
Учится.
Эту заповедь
Помни отныне,
От тупого на свет
Не родятся
Ни Поповичи, ни Добрыни!
(Виктор Боков)
Если папа у ребенка,
Например,
Неказист, необразован,
Туп и сер,
Невоспитанный дурак
Иль горький пьяница, -
Из ребенка
Эйнштейн не появится!
И по этим раскладам,
Сермяжно простым,
Сын у глупой толстушки
Не станет Толстым.
И Некрасов, сколь в школе
Не мучится,
В некрасивой семье
Не получится...
Из полученных уроков
Понимаешь:
Вот беда! -
Ведь от Бокова
Набоков
Не родится никогда.
Тяжела ты, доля женская,
Тяжелы твои холмы.
Мнут тебя, как глину гжельскую,
И катают, как пимы...
(Виктор Боков)
В пылу ремесленного жара,
Один поэт в конце зимы
Поймал девицу у амбара
И начал мять ее холмы.
Она узнала долю женскую.
И словно кролика удав,
Он мял ее, как глину гжельскую,
Губу, как пимы раскатав...
Деревня - это не столица!
Здесь за разврат не шлют в тюрьму.
Его поймал отец девицы
И расписал. Под Хохлому.
Мой дом на Пушкинской сломали,
Пустырь забором обнесли,
В пятиугольной нашей зале
Звезду небесную зажгли.
Вдохну вечерний воздух влажный,
Приму столичный праздный вид,
А в горле ком пятиэтажный
Оштукатуренный стоит.
(Марина Бородницкая)
Мой дом на Пушкинской сломали.
Какой позор, какой скандал!
Больны ли те, сошли с ума ли,
Кто под бульдозер дом отдал ?
Плачь, оскверненная столица!
Твой мэр - безбожный ротозей,
Ведь в доме мог расположиться
Мемориальный мой музей!
Как тут спокойной оставаться ?! -
Обида душит, в горле ком,
Мне все труднее выражаться
Литературным языком.
Вдыхаю глубже воздух влажный,
И, хоть сограждане корят, -
Пускаю в ход пятиэтажный
И штукатурю всех подряд.
И вот уже возник герой
на задней стенке туалета,
благоухающей, сырой,
но для меня не важно это.
(Лариса Васильева)
Поэт - художник по натуре,
он всюду оставляет след.
Вот так и я служу культуре,
когда заносит в туалет.
Себя на живопись настроив,
заняв отдельный кабинет,
черчу на стенах лик героев
и современников портрет.
Ди Каприо, Жан Клод Ван Дамм,
Боярский и Ален Делон...
Герои одиноких дам
украсят местный пантеон.
Я наношу на стены фрески
для тех, кто мрачен и угрюм.
Мои картины-юморески
Вас отвлекут от тяжких дум!
Невинным жертвам диареи
я посвящаю вернисаж, -
моих художеств галереи
помогут пережить пассаж.
Смешат людей мои творенья!
И я не то еще могу,
когда в приливе вдохновенья
в уборные писать бегу.
Я оглох от вкуса твоей кожи.
Я ослеп от света твоих глаз.
Ты на десять лет меня моложе,
Но не годы разделяют нас.
(Олег Гегельский)
В подворотне мы стояли двое,
Целовались, не жалея сил.
Ты меня задела за живое,
Я тебя в горячке укусил.
Жар любви, без копоти и пепла,
Опалил. Я вновь разинул рот...
И моя любовь к тебе окрепла.
Но твоя ко мне - наоборот.
Я ослеп от вкусного начала,
А потом, наверное, оглох.
Я не слышал как ты закричала,
Подняла большой переполох.
Я пришел в себя немного позже,
И остался этому не рад:
Меня вел в наручниках, о боже,
Милицейский прибывший наряд...
Я теперь один в сыром подвале
Вспоминаю блеск любимых глаз.
Из-за них меня арестовали
И на годы разделили нас.
В женских чарах - дьявольская сила!
Я поддался чарам и пропал.
Ты меня собою искусила -
Я тебя за это искусал.
Я стал рабом банального распутства.
А мне мерещилась любовь в твоем лице.
Не состоялась дефлорация искусства
Через субстанцию на маленькую «це»:...
(Олег Гегельский)
Поэт хотел, но ничего не смог.
И горестный итог закономерен:
Он доказал путем банальных строк -
Его Пегас не жеребец, а мерин.
Я влюблю тебя до пыток,
До бессудных сновидений,
В изначалье, до бескрылок
Средь разбросанных камений.
(Марс Гисматулин)
Среди разбросанных камений,
В душе - сатир, походкой - барс,
В плену бессудных сновидений
Охотился на женщин Марс.
Певец амурных приставаний,
Бескрылки нимфам теребя,
Путем забавных рифмований
Пытался их влюбить в себя.
Раз вдохновенье накатило -
Его не оттащить назад.
Он был немного Чикатило,
Но кончил как маркиз де Сад:
Закона зоркие сатрапы
На Марса дело завели...
И набежали эскулапы,
И в «изначалье» увели.
Отгорел восход желанья
И любви закрылась дверь.
Лишь одни воспоминанья
Утешенье мне теперь.
(Василий Голубев)
Вспоминаю с дрожью, братцы,
Как, желанием горя,
Я хотел к одной... пробраться
Темной ночью сентября.
С хризантемами в руке
Подошел я, горд и важен.
Если сердце на замке -
Я знаток замочных скважен!
Постучался для начала...
А потом еще разок...
Дверь бесчувственно молчала,
Приоткрыв слегка глазок.
И тогда я, по привычке
Вспоминая чью-то мать,
Показал свою «отмычку»,
Чтобы дверь любви взломать.
Не забыть что дальше было -
Дверь отбросила запор,
По-мужски обматерила
И ударила в упор!
Все что можно, в наказанье,
Отдавила эта... дверь.
И одни воспоминанья
Остаются мне теперь.
Слова - как дождь. Слова - как сверла.
Слова - невнятная труха.
Твои слова - берут за горло,
мои - берут за потроха.
(Глеб Горбовский)
Я - стихотворец-трудоголик,
простым поэтам не чета.
Пронять читателя до колик -
моя заветная мечта.
Но как ни бьюсь - мечта далеко.
Нет слов для нужного стиха.
Идет, как дождь, сплошным потоком
одна невнятная труха...
А вот слова голодной женки
берут за горло: «Деньги где?!
Твои мечты уже в печенке!
И в селезенке! И... везде!»
(АМБРЕ или стихи голодного поэта)
Задышала природа весною,
И каких только запахов нет!
Пахнет инеем прелая хвоя
И оливковым маслом - рассвет;
Пахнут мятой на солнце березы,
Но дрожат над рекой облака:
Им весна после зимних морозов
Не придумала запах пока ...
(Константин Гуревич)
Все начиналось в суете
Бесплодных пыток первой ночи.
Стихи рождались. Но не те.
Хотелось круче и короче.
Пропахли мятой облака,
Мелиссой - мятые подушки;
Вином несло от молока
И антрекотом пахли сушки.
Во имя красного словца
В чаду чудных галлюцинаций
Смешался запах голубца
И нежный аромат акаций...
К утру все встало на рога,
Каким-то веяло кошмаром:
Котом несло из сапога,
А от котенка - перегаром.
В квартире пахло без просвета.
Коты, кошачие дела...
И лишь творениям поэта
Природа запах не дала.
Давай уедем из столицы
Хотя б на несколько часов
Туда, где ветки, словно птицы,
Парят в тумане облаков,
Где земляника вдоль дороги
Краснеет ниточкою бус
И мурава облепит ноги,
Чуть горьковатая на вкус...
(Константин Гуревич)
Давай уедем из столицы
Хотя б на несколько часов
Туда, где ветки, словно птицы,
Парят в тумане облаков,
Где земляника вдоль дороги
Краснеет ниточкою бус
И мурава облепит ноги,
Чуть горьковатые на вкус...
Не разбуди во мне зверька,
Не осуждай, не огрызайся –
И будет радость на века,
И будет жить Георгий Зайцев.
(Георгий Зайцев)
В любом из нас живет зверек,
В одном – хорек, в другом – тетеря…
Однажды посетив ларек,
Я постучал в родные двери.
Раздались злые голоса:
«Опять напился неприлично!»
И теща, старая лиса,
В мой адрес ухмыльнулась хищно.
Меня насторожил упрек,
И от предчувствия разноса
Во мне проснулся мой зверек –
Я посмотрел на тещу косо…
Но тут жена взревела: Так!
Домой не носит ни полушки,
А огрызается, дурак!..
И я прижал от страха ушки.
Когда же тесть с лицом сыча
Полез учить меня, повесу, –
Я встал и … задал стрекача
И убежал, петляя, к лесу.
И даже музыка пуста.
Как капли, слезы на затылок.
Любви желтеющий обмылок
Ушел на пену возле рта.
(Елена Зырянова-Ронина)
Как лист страдает от чернил,
Я пострадала от невежды:
Наставив пятен на одежде,
Меня мой милый очернил.
Он соблазнял, читал стихи...
А после улыбнулся мило
И бросился кусочком мыла
Свои замыливать грехи.
Но я не Моника Левински!
И в пене, словно Афродита,
Я наказала паразита,
Который поступил по-свински:
Ругаясь с пеною у рта,
Зажав в своей руке обмылок,
Ему начистила затылок
И все доступные места.
Насупя в поединке бровь,
Мы мылили бока друг другу...
В тот день узнала вся округа:
Любовь без мыла - не любовь!
Зима размякнет к февралю,
Как уходящая натура.
И я признаюсь что люблю.
А он ответит: «Ну и дура.»
(Елена Исаева)
Мозги размякнут к февралю,
Их увлечет литература.
Моя несчастная натура
В стихах опишет что люблю.
Сто грамм для храбрости приму,
Войду к любимому понуро
И прочитаю их ему...
А он ответит: «Ну и дура.»
Душа беременна тобой,
Без обрученья - со скандалом.
Я просто взял - и в час ночной
С фантазий сдернул покрывало.
(Сергей Каргашин)
Спасаться поздно, хоть реви.
На сердце грусть, в горячке тело.
Душа летала от любви
И долеталась. Залетела.
Моей души невинный флирт
Закончился нежданной страстью.
Сижу один, глотаю спирт,
Страдаю новою напастью.
Без обрученья в душу лезть! -
Любовь, ты зла и неучтива!
Нет от тебя контрацептива.
А жертв твоих не перечесть.
Стезя влюбленного поэта -
Плодить стихи... Нелегкий труд!
Вот-вот появятся сонеты,
За ними оды отойдут...
Рифмую в муках. В горле - ком.
От декаданса дохнут мухи.
Над недоделанным стихом
Витают музы-повитухи.
Родить хоть что-нибудь пора,
Но в голове сплошная проза
И лезет бред из-под пера,
Как осложненье токсикоза.
Сухие глаза - истощенный фонарь, -
Тащу по морозному зною.
Смотри же, пришел, неопасен и пьян,
С охотою слаще неволи.
(Сергей Касьянов)
Стояла студёная летняя хмарь.
В объятьях морозного зноя
Потухший поэт - истощенный фонарь, -
Глаза волочил за собою.
Сухие глаза, где потухли огни,
На лампочки были похожи.
Всем видом тоску наводили они.
И ужас с морозом по коже.
Пугливым прохожим инфарктом грозя,
Он вышел к ларьку у аллеи.
Ему поднесли. И он налил глаза.
И стали глаза веселее.
Светясь изнутри, он потряс горожан
Лихими в стихах словесами.
И дальше пошел, неопасен и пьян,
С налитыми счастьем глазами.
Я, отростком окаянным
Попадать стараясь в такт,
Все пытаюсь с океаном
Пережить интимный акт.
Вскрик. Пятно на одеяле.
Я проснулся и... исчез.
(Иван Кононов, сборник «Конец века»).
«Век заканчиваю» хлестко,
С ранним климаксом в борьбе...
Озабоченным подростком
Я приснился сам себе.
Захотелось, ну хоть как-то,
Пережить интимный акт, -
Не идут стихи без акта,
Половой царит антракт.
Очевидно кто-то сглазил.
Я расстроился до слез,
Окунулся в мир фантазий
И понес, понес, понес.
Был мужчина безобидный -
Стал отпетый донжуан.
Возбудить хотел фригидный
Ледовитый океан.
Окунал в Индийский кудри
И корячился, как йог.
В океанской камасутре
Я такое сделать смог!
Дальше - больше. Аморально
Я в Арал стихи орал.
Словом, возбуждал орально
Полувысохший Арал.
Лира пела на просторе,
Приближался апогей.
В голубом Эгейском море
Я резвился, словно гей.
Как же славно сочинялось!
И уже, без дураков,
Грешным делом мне казалось,
Что я - вылитый Барков!
Но внезапно все пропало.
Я проснулся, ощутив
Под любимым одеялом
Неожиданный прилив.
По ночам не спится -
Можно спиться.
Падает гемоглобин в крови.
Жмет давленье.
Ноет поясница.
Хочется свободы и любви.
(Владимир Костров)
Мы грешим - здоровья
Не жалеем.
Срок приходит - платим по счетам...
Жил поэт, прикованный
К постелям
Милых женщин и прекрасных дам.
И творил с отдачей
И любовью,
Достигая творческих глубин.
Но успех всегда
Дается с кровью -
И в крови упал гемоглобин.
А затем беда
Случилась снова
И его другой недуг настиг:
В самый важный
Для поэта миг
На часах пробило пол-шестого...
Срок пришел.
Здоровье подкачало.
Вспоминая прошлые грехи,
Остается влезть
Под одеяло
И... строчить унылые стихи.
И рифмы наши отсырели,
И музы наши - ерунда,
Они панельные свирели,
За деньги свищущие: да!
И вдруг окупятся сторицей
Сии сизифовы труды.
(Владимир Костров)
Переживая и тоскуя,
Все отсырело, денег нет,
Под вечер вышел на Тверскую
Чуть озабоченный поэт.
По лужам, мимо Моссовета,
Он брел, выискивая цель.
Нужда забросила поэта
На поиск музы. На панель.
У Белорусского вокзала
Он встретил музу. И ожил.
А чтобы та не отказала -
Свои услуги предложил:
- Я расплачусь стихами, жрица!
Вы недоступны и горды,
Но Вам окупятся сторицей
Сии сизифовы труды...
Но привокзальная «весталка»
Определила без труда:
- Мне Вас, мужчина, очень жалко.
И Ваши рифмы - ерунда!
Когда приходит в мир поэт,
То все встают пред ним.
Поэт горит... и белый свет
Его глотает дым.
Когда он с богом говорит,
То мир бросает в дрожь;...
(Юрий Кузнецов)
Своей персоне зная цену,
Поэт, изящно ставя ногу,
Жар-птицей выпорхнул на сцену
И начал жарить понемногу.
Он выступал, искрясь стихами,
Пожаром творческим томим...
Из искры возгорелось пламя
И повалил по залу дым.
И в том дыму, сверкая слогом,
Чертовски, дьявольски хорош,
Он начал разговоры с богом...
По залу пробежала дрожь.
Читал с горящими глазами,
Глаголом сжечь сердца хотел...
Но зал в оцепененьи замер
И как-то быстро опустел.
Стихи в угаре не кончались.
Поэт горел бы до утра...
Но тут пожарные примчались
И окатили из ведра.
Мои стихи - боровички
Под сочной шляпкой манят ножкой.
К ним тянут пальчики руки
И стан сгибают понемножку.
Они - боровички на зуб,
И на душе от них светлеет.
(Владимир Лапшин)
С кряхтением сгибая стан,
Весьма талантливо и споро
Поэты сеют тут и там
Стихов невидимые споры.
И вырастает среди леса
Строчок строки, сморчок куплета,
Свинушка модной поэтессы,
Валуй известного поэта.
Бывает стих червив, ужасен.
Его с трудом берут в журнал.
Вот сыроежку нудных басен
Слизняк-редактор обкорнал.
И пародисты-червячки
Свою поэзию лелеют:
На зуб кладут боровички
И на душе у них светлеет.
Но чаще, прочитав стихи,
Поганку укусив за ножку,
В рот тянут пальчики руки
И вызывают «неотложку».
Водку пить и курить гашиш
Стану. Брошусь в обьятия бреда,
Но не пойду в торгаши,
Не предам по планете соседа,...
(Виктор Липатов)
На планете нас только двое,
Непродажных и гордых поэтов.
Мы друг друга читаем запоем,
Подливая друг другу при этом.
И приняв поднесенные граммы,
Как культурные люди планеты,
Друг на друга строчим эпиграммы
И друг другу слагаем сонеты.
А когда я от водки устану
И другого запросит душа, -
Он предложит мне марихуану,
Я ему предложу гашиша...
И в бреду завершая все это,
Где больничных палат чистота,
Я воскликну: « Мы с другом - поэты!..»
Санитар возразит: «Наркота!..»
Помню я сны Авраама и Сары,
Вопли Ионы в кипящей волне.
Нет, не желаю писать мемуары,
Это занятие не по мне.
(Инна Лиснянская)
Мой светлый путь заслугами усеян.
Вот первая приходит мне на ум -
Как я вела народы Моисея
Пустынями, без карты, наобум...
Я не теряла даром время оно:
Пророк Иона мною был спасен,
Я вдохновила к песням Соломона,
И пел мне песни умный Соломон.
Я предрекла расплату за грехи
И божий гнев в Содоме и Гоморре,
Но были все к пророчеству глухи
И города исчезли в Мертвом море.
Да, иногда я поступала скверно,
Из прошлого не выбросить главы:
Я голову вскружила Олоферну,
И Олоферн лишился головы...
На прожитое вновь бросаю взгляд,
Но мемуары не увидят света, -
Сюжет украли! Сделан плагиат
Под видом книг из Ветхого Завета.
Пришла весна. Чешу угрюмо
Коробки черепной забрало,
Под коей притаилась дума,
Как вошь по мышкой генерала.
И застываю насекомым
В янтарной капельке заката.
(Алла Медникова)
Пришла весна. Меня пробрало.
От странной мысли нет покоя.
Я раньше не подозревала,
Что в голову придет такое! -
Мой череп посетила дума!
Есть от чего чесать затылок.
Она вползла, как вошь, без шума,
И затаилась средь опилок.
И вот я, мрачно и угрюмо,
Хожу, терзаема вопросом:
Как поступить со вшивой думой?..
А может спрыснуть «Диклофосом»?
Беру его... Как все знакомо!
Вдыхаю прелесть аромата...
И застываю насекомым
В янтарной капельке заката.
Ай да дева Марина -
Отблеск летнего дня...
Красотой одарила,
Обварила меня.
Как укол героина,
Как удар кистеня,
Прелесть девы Марины
Оглушала меня...
(Андрей Назаров)
Ай да дева Марина!
Что я чувствую с ней -
Посильнее морфина,
Героина сильней.
Мне не нужен наркотик.
В путах, полунагой
Я мурлычу, как котик,
У нее под ногой.
Ее ножка в ботфорте,
А в руке - длинный кнут.
Приласкает по морде -
Нет приятней минут!
А Марина в ударе
И шалит от души:
То немного обварит,
То слегка оглушит...
Разорви хоть на части!
Путь поэта тернист.
Я нашел свое счастье,
Я теперь - мазохист!
Земля и небо, твердь и окоём,
И я меж ними Божий почтальон.
И чистый свет небесного огня
К моим друзьям течет через меня.
(Григорий Осипов)
Я шел в грозу безлюдным пустырем,
Земля да небо, твердь и окоем.
Вдруг, вспышка! Свет небесного огня!
И молния ударила в меня...
Что было дальше - слов не передать:
В меня вошла такая благодать!
Явился ангел, громко молвил он:
«Ты не поэт, ты - Божий почтальон.»
И испарился, в небо вознесясь...
Очнулся я, от радости светясь.
С тех пор хожу и излучаю свет,
Несу друзьям божественный привет.
А те в ответ, переходя на бег,
Бросают в спину: «Божий человек ...».
Степан Авдотьевич Писдрюкин,
Мужик отчаянных кровей,
Носил огромнейшие брюки
Ввиду количества мудей.
Мудей в них было вдвое больше,
Чем у обычных мужиков.
Писдрюкин яйцами гордился.
и т.д. и т.п.
(Илья Резник, народная поэма «Мужик»)
Культурный русский иудей
Илья, небезызвестный Резник,
Вдруг опустился до мудей
И сочиняет как скабрезник.
Я не писал стихотворений,
Я их боялся, как огня,
Но похоть самовыраженья
Вдруг навалилась на меня.
(Аркадий Сарлык)
Однажды, после пробужденья,
Увидел юный мальчуган,
Как похоть самовыраженья
Встает ребром на первый план.
Он не писал стихотворений,
В искусстве девственность храня,
Но тяга самовыражений
Мешала спать, день ото дня.
И музы терпеливо ждали.
Его прижав к своей груди,
Они приветливо шептали:
«Войди в поэзию! Войди!»
И вот мгновение настало!
В поэты выбился юнец,
Когда схватился за писало*
И разрядился, наконец.
* писало - острая палочка для берестяного письма в Древней Руси (устар.)
«Додо»
Посвящение
Евдокии Сушковой-Растопчиной
Мы с тобой в столетье разминулись,
Но суть твоя во мне жива.
В моих стихах ко мне вернулись
Твои забытые слова.
Ты юной девою порхала
Когда-то на чужих балах.
Поэтов-гениев пленяла
Не только рифмою в стихах...
(Марина Селезнева)
Средь ночи ото сна очнулась.
Я вся горю. Мне не уснуть.
Творю стихи. Во мне проснулась
Далекой поэтессы суть.
Сижу, к столу придвинув кресло.
Пишу забытые слова.
Во мне Растопчина воскресла,
Сушкова юная жива!
Вдодохновенно сочиняю.
Стол - поэтический верстак.
Поэтов, всех подряд, пленяю
И так... И этак... И вот так...
В стихосложеньях ночь тянулась...
Когда ж я вслух стихи прочла,
Додо в гробу перевернулась
И суть свою отобрала.
Мы в корень зрим, а видим небо
И отраженье наше в нем,
Лукаво шепчущее: «Недры
Ищи, дружок, в себе самом.»
... Но ощущаем только воду
В руке протянутой своей.
(Людмила Сухова )
В надежде сочинить шедевры,
Верша стихосложенья труд,
Поэты напрягают недра,
Натужно пыжатся и ждут,
Что, наконец, придет пора -
Из расстревоженной утробы
Потоком хлынут на-гора
Стихотворенья высшей пробы,
Но вылетает на свободу
Фонтан пустого рифмача
И льет рифмованную воду.
А проще - капает... .
Бездарный день, как выкидыш рассвета,
Остынет в звездах, силы исчерпав,
И призрачная ночь с бельмом запрета
Примерит света белый сарафан.
(Людмила Сухова)
Раба поэзии, насочинив немало,
Неся в себе что удалось зачать,
Вошла в редакцию известного журнала
Родить стихи и их отдать в печать.
Но вдруг начался выкидыш рассвета,
С бельмом запрета ... Жуткий натюрморт!
Дежурный критик осмотрел все это
И завершил начавшийся аборт.
Поэт несет в себе своей эпохи бремя:
Как, стоя на одной ноге в метро,
Не в силах двинутся, нести добро,
Молчать и говорить в одно и то же время?
(Людмила Ханыкова)
В эпоху перемен дела поэтов плохи:
Народ забыл стихи и не читает книг,
В метро полно жулья, а полчища ханыг
Являются, увы, приметою эпохи.
Но в мире есть добро, хоть времена жестоки:
Одна из поэтесс, как водится - в тоске,
Притиснулась в вагон, держа стихи в руке,
И принялась читать рифмованные строки.
О бремени, о том, как тяжек путь земной...
И пробудила доброе стихами! -
Народ вздохнул и молча подал даме,
Как попрошайке, бедной и больной.
Надежда умирает не последней.
Любовь и в коме дергает крылом,
Копытом, или вот еще намедни
Пошевелила сломанным стеблем.
(Татьяна Щербина)
Любовь к поэзии, как лассо,
Однажды захлестнула Вас.
Так появилась в первый раз
Щербина на спине Пегаса.
И жизнь коня сломалась с треском,
Пошла не жизнь, а бедствий цепь:
Татьяна увлеклась гротеском,
И прискакала не в ту степь.
И в той степи в трудах пиита, -
Читатели! Готовьте бром! -
Любовь обзавелась копытом
Рогами, шерстью и хвостом.
Пегас на все готов был кроме
Таких сюжетов... Между тем,
Любовь, мыча, загнулась в коме,
Коня перепугав совсем.
Пегас заржал, ругая бредни.
Но удила сдавили рот...
Конь понял, что умрет последним,
Надежду пропустив вперед.
Побои - к бегству веский повод.
Не став забитым холуем,
Ее он сбросил. Вырвал повод.
И скрылся, помахав... стеблем.
01.09.04
(персональная страница)